Отказ в обслуживании
Солнце давно скрылось за горизонтом, но они по-прежнему сидели на открытой террасе ресторана «Демилмар» на восточном побережье Санторини. Другие участники симпозиума по экзистенциальным рискам уже разбрелись по своим номерам, и Валерий знал, что большинству из них придется завтра ехать в аэропорт с красными глазами и головной болью. Увы, принадлежность к интеллектуальной элите человечества далеко не всегда подразумевает деятельную заботу о собственном здоровье.
Тем более удивительно это в свете того, что все приглашенные были единодушны по основному вопросу симпозиума: человечество напрочь игнорирует большинство объективных угроз его существованию, но тратит массу усилий на проблемы с околонулевой важностью. Каждый из участников выступал с докладом по одной из таких потенциальных угроз. Перспектива глобальной термоядерной катастрофы, пандемия смертоносного заболевания, падение крупного астероида, разрушительные последствия физического эксперимента — каждая из этих возможностей получала вероятностную оценку, всесторонне обсуждалась, снабжалась серией прогнозов.
Его собеседник — колоритный немец из института Макса Планка со звучным именем Карл Дефреггер — по всем признакам относился к числу научных маргиналов, и его собственный доклад, хотя и не стал чем-то совершенно неожиданным, но вызвал понятный скепсис большинства присутствовавших, включая и самого Валерия.
— Все-таки мне непонятно, Карл, почему вы так уверены, что наша Вселенная является компьютерной симуляцией. Не то чтобы это была совсем уж безумная идея, но ваши расчеты, согласитесь, базируются на целом ряде слабо обоснованных допущений.
— Не соглашусь, Валерий. В сущности, единственное мое допущение состоит в том, что наблюдаемая Вселенная хотя бы теоретически может быть моделью. А дальше вступают в дело вопросы вероятности. Если такая возможность существует, значит хотя бы небольшой процент цивилизаций построит хотя бы по одной такой модели. Причем та же логика распространяется и на каждую из этих моделей — в каждой из них может быть создано более одной компьютерной симуляции вселенной второго уровня. Неизбежный вывод состоит в том, что на одну настоящую физическую вселенную приходится огромное множество симулированных, существующих лишь в памяти суперкомпьютеров высокоразвитых цивилизаций.
— Даже если это так, почему вы считаете, что наша Вселенная — одна из них?
— Просто исходя из принципа заурядности, Валерий. Даже если на одну физическую вселенную приходится девять симуляций, то ваши шансы обнаружить себя именно в симуляции составляют девяносто процентов. А ведь соотношение намного выше. По сути, у нас почти нет шансов на то, что мы живем в настоящем физическом мире.
— Да бросьте, Карл. Наша Вселенная огромна. Одна только ее видимая часть — это десятки миллиардов световых лет во всех направлениях, причем преимущественно это пустота и мертвая материя. Кому нужна такая модель? Она бесполезна даже в сугубо познавательном смысле, не говоря уже о практическом применении. Я уж не говорю о совершенно чудовищных вычислительных ресурсах, необходимых для такого моделирования.
— А почему вы так уверены, что наша Вселенная имеет такие размеры? Мы судим о них, исходя из результатов наблюдений, но сами-то мы никогда не выбирались даже за пределы нашей родной Солнечной системы. Если целью моделирования являемся мы сами, нет никакой нужды моделировать все эти триллионы кубических парсеков пустоты. Достаточно постоянно скармливать нам картинку внешнего мира. Эдакую виртуальную небесную твердь. Наши создатели могут даже, не мудрствуя лукаво, транслировать нам изображение своего собственного космоса.
В его голосе сквозила настолько глубокая убежденность, что Валерий невольно поддался настрою собеседника, и это заставило его ощутить неприятный комок в горле. Сам он, несмотря на то, что прекрасно владел математикой вообще и теорией вероятностей в частности, никогда всерьез не задумывался о такой возможности. А ведь, пожалуй, стоило бы, если учесть, что его собственная диссертационная работа была посвящена технологиям молекулярного компьютинга — бурно развивавшейся отрасли на стыке кибернетики и органической химии.
— Ну хорошо, допустим. Но всякая научная гипотеза должна быть проверяемой, иначе она ничем не лучше рассуждения о числе ангелов на конце иглы. Вы можете предложить способы такой проверки?
— Вы не поняли, мой дорогой коллега. То, о чем я говорю, — не гипотеза, а вывод из гипотезы. Выводы далеко не всегда являются проверяемыми: возьмите хотя бы эвереттовскую интерпретацию или конечный ансамбль Тегмарка в качестве пары примеров. Тем не менее, некоторые возможности у нас есть. Лично я ставлю на отказ в обслуживании.
— Отказ в обслуживании? Что вы имеете в виду?
— Вы знаете, что я имею в виду — вы же кибернетик. Отказ в обслуживании — метод хакерской атаки на систему, заключающийся в ее перегрузке большим количеством запросов на обслуживание. Всякий компьютер имеет предел вычислительной мощности, и компьютер, моделирующий нашу Вселенную, — не исключение. У нас есть теоретическая возможность вызвать сбой в его работе, поставив перед ним запредельно сложную задачу.
Оба погрузились в размышления, глядя на то, как над гладью Эгейского моря проступает неровная полоса Млечного пути. Насколько же яркие тут звезды! Насколько сильное ощущение бездонного пространства во всех направлениях! Валерий Мальцев, доктор технических наук и профессор Сибирского федерального университета всегда имел репутацию ученого сухаря. Но даже его рациональный ум пасовал перед величием и красотой космоса, открывавшейся при каждом взгляде на чистое ночное небо. Не может быть это симуляцией. Не может, и все тут! Вся его научная и человеческая интуиция протестовала против такого вывода. А где-то глубоко внутри по-прежнему шевелился гадкий червь цинизма, нашептывая Валерию список из нескольких десятков когнитивных искажений, характерных для человеческой психики и заставляющих верить в абсурд вопреки фактам.
— Что ж, доктор Дефреггер, — торжественно заключил он, — в таком случае предлагаю вам сотрудничество. Давайте проверим эту концепцию на практике. У вас есть идеи о том, с чего мы могли бы начать?
— Да, я думал об этом. Если объектами моделирования яляются именно разумные существа, можно сэкономить вычислительные ресурсы, если не тратить их на моделирование того, что никем не наблюдается. Помните знаменитый вопрос Эйнштейна о том, существует ли Луна только оттого, что на нее смотрит мышь? Он таким образом выразил свое отношение к постулатам квантовой механики, но лично мой ответ — да, Луна, звезды, недра Земли и прочая, и прочая существует только в качестве объектов наблюдения. Система моделирует все перечисленное тогда и только тогда, когда мы наблюдаем эти предметы. Из чего следует, что основная часть вычислительных ресурсов тратится на моделирование миллиардов человеческих мозгов. Если, конечно, их действительно миллиарды — не удивлюсь, если это окажется очередной моделируемой иллюзией.
— Что же вы предлагаете? Вызвать перегрузку системы, организовав на Земле перенаселенность? Боюсь, в моем возрасте я смогу обеспечить от силы двух-трех новых носителей разума.
— Шутки шутками, коллега, а суть моей идеи в том, чтобы создать вычислительное устройство, мощность которого сопоставима с мощностью всех человеческих мозгов на планете. Желательно — чтобы оно было существенно мощнее. Когда мы его запустим, ресурсов моделирующей системы с высокой вероятностью не хватит на симуляцию человеческих мозгов и этого нашего мегакомпьютера одновременно, и последствия, думаю, не заставят себя ждать. Скорей всего — в форме приостановки моделирования отдельных частей реальности. Моделирующей системе придется пожертвовать точностью моделирования, и что-то в окружающем нас мире исчезнет, а возможно — всего лишь станет проще или схематичней. Увидим.
— А вдруг у них огромный запас вычислительной мощности? Тогда мы ничего не заметим.
— Такое возможно. Но не кажется ли вам странным, что гиперболический рост населения Земли, продолжавшийся на протяжении тысяч лет, к началу XXI века внезапно замедлился и перешел в классическую кривую насыщения, хотя до исчерпания ресурсов еще очень далеко? Специалисты по демографии и антропологии назвали это явление вторым демографическим переходом, исследователи в области социобиологии связали его с массовым переходом на K-стратегию размножения, но о реальных причинах этого нам мало что известно. А что, если это признак близкого исчерпания мощности системы моделирования?
— Резонно. Ну что ж… Тогда давайте сосредоточим усилия на создании сверхмощного вычислительного устройства. Это в любом случае полезное направление, так что с грантами проблем не будет. Если выгорит одна моя идея, то уже через год-другой у нас будет прототип с вычислительной мощностью, которая, по моим оценкам, как минимум втрое превышает возможности всех человеческих мозгов на планете вместе взятых.
Реальность, как это всегда бывает, внесла коррективы в оптимистические прогнозы — с того памятного разговора прошло без малого пять лет. Вокруг исходного проекта сверхмощного молекулярного компьютера успела вырасти целая научная школа. Были защищены десятки диссертаций и опубликованы сотни статей. Тем не менее, центральная идея, лежавшая в его основе, оказалась на удивление плодотворной, хотя ее практическое воплощение столкнулось с целым рядом фундаментальных проблем. Уж не сопротивлением ли таинственных Создателей они были вызваны?
Что ж, очень скоро они это выяснят. И место первого испытания подобрано наилучшим образом — так, во всяком случае, казалось Валерию. Новосибирский Академгородок — одно из тех немногих мест России, где до сих пор сохранилась девственная чистота фундаментальной науки, не запятнанной ни коммерцией, ни идеологией. Как никогда сильно это ощущалось в зимние месяцы, когда тонны ослепительно-белого снега превращали окружающий ландшафт в зримое воплощение холодных высот рационального мышления.
Тропинка к Институту вычислительных технологий вела через кусочек почти не тронутой цивилизацией тайги, и Валерий, в очередной раз утопая в свежих сугробах, наслаждался чистейшим сибирским воздухом с оттенком хвои. К зданию вполне можно было подобраться по расчищенной асфальтированной дорожке с другой стороны, но он слишком ценил эти редкие минуты наслаждения истинной реальностью. Истинной на все сто, что бы там ни утверждали расчеты Карла Дефреггера.
Последний уже стоял на крыльце института, и было заметно, что морозный сибирский воздух рождает у него совершенно иные чувства: лицо немецкого коллеги буквально излучало отчаяние на грани паники.
— Боже мой, Валерий! Наконец-то. Как люди вообще могут выжить в таком климате?
Рассмеявшись, Валерий толкнул заиндевевшую дверь и пригласил Карла внутрь.
— Ну, днем здесь не настолько холодно. Просто я подумал, что вы захотите поприсутствовать при первом запуске нашего Нейропола, потому и пригласил вас на ночь глядя.
Проскользнув через проходную с мирно дремавшим охранником, они поднялись на второй этаж и, пройдя по пустому полутемному коридору, проследовали в лабораторию хемосинтеза. Валерий включил свет и указал на большой куб в человеческий рост, занимавший центральную часть помещения, соединенный набором кабелей с четырьмя рабочими станциями по периметру. К его верхней плоскости были подсоединены несколько дозаторов, уходящие куда-то в полоток.
— Знакомьтесь, Карл, это и есть наш сверхмозг. С минуты на минуту должен завершиться процесс его функционализации, и мы сможем приступить к эксперименту.
— А почему вы его так назвали?
— Нейропол? Из-за моей любви к сокращениям. Дело в том, что основная часть этого монстра представляет собой химический реактор, где происходит формирование нейрополимерного соединения.
— А, нейрополимеры! Так это ваши статьи наделали шуму среди фанатов технологической сингулярности три года назад?
— Именно. Идея на самом деле довольно старая, и была сформулирована еще в начале 2000-х, если не раньше. Суть, если вы не в курсе, состоит в следующем. Вначале создается очень разветвленный токопроводящий полимер, образуя что-то вроде молекулярного скелета. На этот скелет путем химического синтеза насаживаются функциональные звенья, каждое из которых представляет собой простой молекулярный аналог человеческого нейрона. Этот аналог, конечно, не идет с настоящим нейроном ни в какое сравнение, но все же способен выполнять его основную функцию — пороговое суммирование входных сигналов. В результате этого процесса получается исполинская нейронная сеть, предельная вычислительная мощь которой на порядки превышает все, что мы могли создать совсем недавно.
— Но каким образом вы контролируете структуру этой сети? Вам же для этого пришлось бы манипулировать отдельными молекулами!
— А вот тут и выходит на сцену самая красивая часть идеи. Мы вообще не контролируем структуру — она формируется случайно. Дело в том, что нейронная сеть — исключительно пластичное образование, сохраняющее работоспособность почти при любых модификациях. Что-то вроде интернета, структура которого тоже никем свыше не контролируется.
— И какова совокупная вычислительная мощность этого агрегата?
— Мои исходные оценки пришлось немного пересмотреть, но даже по самым пессимистичным из них этот кубик обладает вычислительной мощностью, вдвое превышающей суммарный интеллект человечества. И, между прочим, процесс функционализации только что завершился. Приступим?
Карл опустил голову и тяжело вздохнул.
— Честно? Не знаю, Валерий, стоит ли. А если я неправ в каких-то посылках? Если мы разрушим нашу, хоть и ненастоящую, но все же единственную реальность? Мы ведь ничего не можем знать о реакции моделирующей системы на перегрузку.
— Ох, Карл, да бросьте вы. Ничего не случится. Мы живем в настоящем мире, и сейчас вы лишний раз в этом убедитесь.
Валерий пересек лабораторию и, склонившись над клавиатурой одной из рабочих станций, ввел несколько консольных команд. Ничего не изменилось, не считая двух вспыхнуших индикаторов в верхней части куба.
— Смотрите, Карл. Я только что активировал загрузку в сеть полного дампа интернета и подал энергию на хемотрейнеры. Теперь Нейропол начнет формировать внутренние паттерны на базе поступающей информации — по сути, создавать картину мира. Это очень быстрый процесс. В течение минуты мы увидим, развалится картинка перед нашими глазами на отдельные полигоны, или… Ну, это… Что я хотел сказать? Ты это…
Он взглянул на Карла. На лице коллеги сияла глупая ухмылка. Из полуоткрытого рта стекала струйка слюны. Валерий нисколько его не осуждал, да и, надо сказать, вряд ли смог бы объяснить значение слова «осуждение». Свет в лаборатории замерцал и погас, но резервные генераторы продолжали исправно снабжать энергией тихо гудевший Нейропол. Валерий подошел к большому окну, где за деревьями сияли огни ночного Новосибирска. Услышав нарастающий надсадный рев, он поднял голову и теперь с радостной улыбкой смотрел на пикирующий пассажирский самолет. Жизнь была прекрасной, и только сейчас, лишившись тревог и тягостных сомнений, Валерий ощущал это со всей неведомой ранее полнотой. И никогда не смог бы описать свои чувства словами.
Рассказ также опубликован на Фикбуке.
14.04.2017